Х Международный фестиваль «Джаз в филармонии» - оркестр имени Олега Лундстрема и Илья Васильев

12 ноября в Калининграде стартовал десятый по счету Международный фестиваль «Джаз в филармонии». И поскольку его организаторы хотели сделать юбилейную программу особенно яркой и насыщенной, открывали фестиваль легендарный Государственный камерный оркестр джазовой музыки имени Олега Лундстрема и молодой талантливый вокалист из США Илья Васильев.

В 2014 году оркестру имени Олега Лундстрема исполнится 80 лет, его нынешнему художественному руководителю, Заслуженному артисту России Борису Фрумкину — 70. И коллектив и его руководитель находятся в отличной форме, что в очередной раз с большим успехом продемонстрировали на открытии фестиваля «Джаз в филармонии».

Высокий профессиональный уровень музыкантов подтверждает и такой факт: программа их выступления была утверждена буквально за полчаса до начала концерта — на следующий день оркестру предстояло выступать в Москве на закрытии фестиваля «Российские звезды мирового джаза», который, как и «Джаз в филармонии», проводился в десятый раз; в мероприятии должны были принять участие сразу 4 биг-бэнда, поэтому необходимо было сыграть что-то свежее, что не звучало бы у других. В последний момент выяснилось, что репертуары коллективов пересекаются. И поскольку времени на репетицию не осталось, было решено исполнить пьесы для будущего выступления во время концерта в Калининграде. Получилось здорово — подтверждением тому стали восторженные крики и аплодисменты зрителей. Так же эмоционально публика благодарила и девятнадцатилетнего вокалиста.

Перед представлением журналист портала «Выходной» побеседовала с Ильей Васильевым и Борисом Фрумкиным.

Илья Васильев

Илья, вы впервые выступаете в России?

В Россию я приехал в первый раз, когда мне было 17 лет. Выступал вместе с оркестром имени Олега Лундстрема в концертном зале имени Чайковского, в Театре эстрады. После окончания высшей школы захотелось реализовать свою мечту, снова петь в России, поэтому мы с отцом купили билеты — и вот я здесь. Сегодня вечером мы будем играть джазовые стандарты, некоторые вещи Фрэнка Синатры, Рэя Чарлза и т.д. И самое главное — все от этого будут получать удовольствие, и мы и вы. Это будет настоящий праздник.

В оркестре им. Лундстрема работают музыканты, имеющие очень высокий уровень мастерства, а вы достаточно молодой исполнитель - скажите, вам много приходится репетировать для того, чтобы соответствовать?

Да, мне приходится много и часто тренироваться, оттачивать свое мастерство. Но этим занимаюсь не только я — все артисты оркестра. И это для них естественно, мы едем в автобусе — они слушают музыку, выступаем — они играют музыку, возвращаемся в гостиницу — и там тоже кто-то репетирует. Меня окружают профессионалы, поэтому и мне хочется расти.

Вы исполняете только джаз?

Когда я выступаю с оркестром имени Олега Лундстрема, то исполняю джаз. А вообще пою и некоторые русские песни.

Любовь к музыке вам привили родители?

Да. У меня русские родители, я тоже русский, хотя и родился в Америке. Поэтому я очень люблю русские романсы и русских исполнителей — например, Муслима Магомаева, Людмилу Зыкину.

Как вас обычно встречают российские слушатели?

Русская публика очень душевная и честная. Некоторые артисты на сцене как-то меняются, открываются, сразу становится видно что у них внутри — русские зрители все чувствуют. Оркестр имени Олега Лундстрема встречают чаще всего на ура, и то, что люди аплодируют и мне — это дорогого стоит.

Скажите, чего бы вам хотелось добиться в будущем?

Это трудный вопрос, но я могу обещать, что не брошу начатого, буду учиться, выступать, петь — не обязательно джаз, но обязательно достигну уровня, на котором играет оркестр Лундстрема.

Борис Фрумкин

Борис Михайлович, как ваше настроение перед концертом?

Офигительное! Здесь у меня всегда хорошее настроение — публика замечательная, люди симпатичные, город красивый.

Ваш папа был трубачом в оркестре одного из родоначальников советского джаза Александра Цфасмана — понятно, что любовь к джазу у вас, что называется, в крови. Тем не менее, во времена, когда происходило ваше становление как джазового музыканта, в Советском Союзе началось резкое ужесточение политики в области культуры и идеологии, вылившееся в полное отрицание западных культурных ценностей, джаз попал в опалу. Повлияло ли это как-то на вас?

До Великой Отечественной войны джаз был очень популярен. В опалу он попал с падением «железного занавеса», после речи Жданова в 1947 году - о космополитизме в искусстве. Тогда досталось не только джазовым музыкантам, но и Мурадели по поводу оперы «Великая дружба», и Шостаковичу, и Прокофьеву. Но джазовым музыкантам особенно — они несли враждебную идеологию.

А в 1957 году, когда мне было 13 лет, на Всемирном фестивале молодежи и студентов все изменилось — приехали джазовые коллективы, среди них проводился конкурс. В стране были свои джазовые музыканты, в частности, при Центральном доме работников искусств Юрий Саульский организовал эстрадный оркестр, который назывался «Первые шаги» — они завоевали серебряную медаль на фестивале.
В 1959 году в Москве, в Сокольниках, проходила американская выставка, во время которой раздавали пластинки — они очень быстро разошлись по городу. Также пластинки привозили дипломаты, участники всевозможных ансамблей — александровского песни и пляски, например. А еще у нас в семье были магнитофон и шикарное радио —так что к этому времени я уже был полностью информирован. И учитывая семейные пристрастия, наличие магнитофона и всего прочего, естественно, стал играть джаз, хотя отец был резко против, поскольку успел из-за него натерпеться всякого. Он хотел, чтобы моя жизнь была гладкой.

Как вы считаете, джаз советских времен отличался от современного? И если да, то чем?

Да ничем он не отличался. Образовательный уровень был гораздо ниже, но некоторые выдающиеся музыканты того времени, такие как Алексей Зобов, Георгий Гаранян, Вагиф Мустафа-заде и прочие, которые в шестидесятые годы вовсю играли — они и тогда были на высочайшем уровне. Общий уровень джазового образования-воспитания был никакой, но люди учились с рук, с ушей, с пластинок. Тот, кто хотел (а джазом, как правило, всегда занимались фанатично преданные ему люди), тот добивался результатов.
Сегодня все на потоке, сегодня есть методики, есть учебные заведения, которые работают по этим методикам — с их помощью цели достигаются быстрее. Но я не уверен, что теперь, когда это общедоступно, в джаз идут те, кому стоило в него идти. Это так же, как с классическим образованием — многие идут учиться в консерваторию, но сколько из них потом становится звездами? В основном они наполняют собой оркестры — если повезет, потому что сегодня и это не так легко. Их, как и джазовых музыкантов, столько, может быть, и не нужно. Но это все вопросы для научного исследования.

В 1988 году вы со своим ансамблем приняли участие в первом советско-американском мюзикле. Расскажите об этом, пожалуйста.

На самом деле, эта постановка была не первая, а единственная в своем роде. Вся труппа состояла из бродвейских артистов. Это был громадный коллектив — 70 человек: степденсеры, певцы, осветители, технический персонал. Своя прачечная и прочее. Мы принимали участие как музыканты — шоу основывалось на музыке Дюка Эллингтона, название было взято по одной из его самых известных песен «Sophisticated Lady» — «Искушенная леди». Эта музыка требовала джазового подхода, импровизации и т. д.

Почему именно ваш ансамбль?

Нас выбрала американская сторона, которая прослушивала разные коллективы — их было несколько. Но количество оркестрантов «Мелодии» было недостаточным, всего 11 человек, поэтому мы добрали несколько музыкантов до состава полного биг-бэнда.
Постановка была совместной потому, что костюмы были от Славы Зайцева, сценическое оформление — Юрия Купера, нашего известнейшего художника и сценографа, декорации делали в Тбилиси, а музыкантов собрали из Москвы и Петербурга. Было несколько американцев — например, первую трубу на московских премьерах играл Джон Феддис, первый саксофон - Норрис Терни, один из эллингтоновских музыкантов, работавший у него в 70-х годах. Так что это была самая настоящая совместная работа.

Понравилось ли вам сотрудничать с американскими коллегами?

Безусловно, было необыкновенно интересно. Я тогда понял, что все, чем мы занимаемся — самодеятельность. Я имею в виду не музыкальную сторону, потому что здесь мы были на уровне, а все, чем занимаются в театре или шоу, работу артистов балета и певцов — у нас это поставлено на самодеятельную основу, а у них — безумная работа, с утра до ночи, с бесконечными репетициями. В Америке даже бродвейские звезды приходят на репетиции наравне со всеми, без опозданий. И если кто-то из артистов случайно допускает ошибку, она не проходит мимо внимания людей, которые стоят с блокнотами за кулисами и все подмечают. На следующий день для него проводится специальная тренировка.

Это потрясающие по работоспособности люди — никаких взбрыков, никаких звездных историй. Все послушно ждут на сцене, покуда устанавливается свет — и пока этот процесс не будет отработан до полного автоматизма, чтобы луч прожектора точно совпадал с движениями, до тех пор артисты будут повторять свои па, выходы и прочее. То есть, это процесс, похожий на работу в цирке — бесконечные тренировки, результат которых должен быть доведен до возможного предела качества. Вот этому я научился. После месяца репетиций мы давали концерты не только в Союзе, но и в Кеннеди-центре, и в Опера-Хаус. Это воспоминания, которые невозможно стереть из памяти, потому что подобного профессионального уровня до этого я не видел и боюсь, что уже не увижу.

С 2007 года вы руководите оркестром имени Олега Лундстрема. Как получилось, что пригласили именно вас, ведь вы в то время жили в Германии?

Да, я жил в Германии. Это получилось благодаря приглашению Михаила Ефимовича Швыдкого, который в то время возглавлял Федеральное агентство по культуре и кинематографии (сегодня оно уже не существует). С Михаилом Ефимовичем мы встретились в Берлине — случайно, поздоровались, разговорились. Он с большим уважением относился ко мне и ранее, потому что всегда был человеком театральным, а я писал музыку для театра. Стал расспрашивать меня о делах, о планах, и я сказал, что хотел бы сделать какой-то проект, например, сыграть трио со струнным оркестром. Он говорит:

— Хорошо, а с каким оркестром? У тебя есть предположения?
Я ответил, что хотел бы со Спиваковым, поскольку с Володей вместе учился. А он:
— Давай с Башметом, у меня с ним есть определенные отношения.
— Давайте с Башметом, — отвечаю.
Позже, там же, в Германии, познакомился с Башметом, который приезжал на гастроли, мы обговорили программу. Я привез музыкантов из Голландии, басиста и барабанщика. Этот концерт состоялся в октябре 2006 года в зале Чайковского в Москве. Он имел очень хороший резонанс. После концерта на «разборе полетов» Михаил Ефимович спрашивает:

— Ну что, как дальше жить собираешься? Не хочешь ли вернуться?
— Хотел бы, — говорю. — А какие есть предложения?
— Ничего конкретного, — отвечает.
— А вот у меня есть сведения, что оркестр Олега Лундстрема остался без художественного руководителя.
— Ну ты туда не пойдешь, — смеется Швыдкой, — там же зарплата маленькая.
— Почему, пойду, — говорю. И пошел.
Он мне очень помог тогда. Мы познакомились с дирекцией оркестра, нашли общий язык, и я начал работать, с мая. И мы тогда же в мае выехали на фестиваль джаза в Дюссельдорфе и имели там очень большой успех. Вот с этого все и началось.

Скажите, помогла ли вам в управлении коллективом школа, которую вы получили при постановке советско-американского мюзикла?

Конечно. Она приучила меня к мысли, что нельзя ничего пускать на самотек и доверять своему первому впечатлению, когда вроде бы все хорошо. Надо много репетировать, надо оттачивать какие-то моменты. Не до безумия — чтобы у людей еще оставался какой-то интерес, потому что длительные и нудные репетиции убивают в музыканте, который сидит в оркестре, всякое желание дальше что-то делать. Но, слава богу, я пытаюсь не очень мучить, а ребята стараются быстрее сделать то, что я прошу, чтобы не превращать процесс в мучительную каторгу.

Чем сегодня живет прославленный коллектив?

У нас база теперь у черта на рогах. И мне очень жалко ребят, которые, чтобы собраться на репетицию, тратят полтора-два часа на дорогу. Предыдущая база, на которой мы были в течение 20 лет, закрылась, там сейчас реконструкция и прочее — пришлось срочно переезжать. Нынешнее место — это бывший концертный зал Олимпийской деревни, теперь там находится театр Владимира Назарова. Это очень далеко и неудобно, люди страдают, потому что репетировать все-равно надо. Такая вот проблема. А в остальном мы на подъеме, недавно у нас были два блестящих выступления на фестивале «Джазовая провинция», который проводится в центральной России — одно в Курске, одно в Воронеже, и публика нас принимала на самом желаемом и желательном уровне.
Думаю, что и калининградскую публику тоже не обидим. Мы любим к вам приезжать, нам очень нравится ваш город. А программа — это такой срез традиций и немножко сегодняшнего. У нас есть очень симпатичный вокалист.

Если можно, подробнее про Илью Васильева.

Это молодой певец, ему 19 лет. Он родился в русской семье, но в Америке. Ходил в американскую школу, поэтому говорит по-русски с небольшим акцентом. Но это не мешает ему хорошо петь, так так джазовый репертуар — все-таки англоязычный репертуар, а он носитель языка. Это очень важно, у нас все певцы поют по-английски, но понимают ли точно, что поют — я не знаю. У Васильева очень сильный голос, не микрофонный. Он является последователем традиций таких певцов, как Фрэнк Синатра.

Вам удалось реализовать себя как пианиста, дирижера, композитора и т. д. Скажите, в чем, по вашему мнению, вы добились наибольших успехов?

Все это происходило в разные периоды времени. Как пианист я наигрался в молодости, потом в оркестре Людвиковского, позже работал сольно, участвовал во многих фестивалях, но наиболее полно выразил себя, наверное, в ансамбле «Мелодия».Там же, в «Мелодии», будучи художественным руководителем после ухода Гараняна, и надирижировался. На «Мосфильме» тоже. Сейчас я мало играю, больше дирижирую — но дирижирую от рояля. Что-то приходится аранжировать, потому что, к сожалению, для биг-бенда никто ничего не пишет. Занимаюсь репетициями. И моя функция сегодня — это пианист в биг-бенде. Но вы сами знаете, что это не много игры — так уж сложилась традиция, рояль в этом случае носит вспомогательную функцию.
Правда, в прошлом-позапрошлом году я написал фантазию на Гершвина, довольно длинное, 15-минутное произведение, в котором солирующим является рояль, а аккомпанирующим — биг-бенд. Практически как концерт для фортепиано с оркестром, только с джазовым оркестром. Но это не в полной мере концерт, потому что концерт подразумевает под собой определенное количество частей, определенную структуру. Это попурри на мелодии Гершвина, куда вошли вошли очень многие его произведения. Там я проявляю себя как пианист в большей степени.

Что дает вам сегодня стимул для творчества?

Сказать честно — не знаю. Я очень люблю музыку, она звучит в моем доме каждый день по многу часов. Это могут быть какие-то джазовые записи или классика, которую передают радиостанции. Жизнь без музыки для меня невозможна. Я занимаюсь ей с 5 лет, а сейчас мне 69 - стало быть, в музыке я 64 года.

 Фото и текст  Виктории Берг.