Наши клеточки
Летом 95-го в ходе агиштинской операции морская пехота заняла одно из крупных чеченских сел. Ну, как заняла — вошла, прошла и вышла, расставив в окрестностях блок-посты. По указивке сверху подразделениям МО оставаться в пределах населенных пунктов было запрещено, это зона ответственности МВД и внутренних войск. «Вованы» че-то запаздывали, и жители «освобожденного от незаконных вооруженных формирований» села на насколько дней остались бесхозными и предоставленными самим себе. Так вышло, что ближе всех к селу оказалась наша батарея. Мы заняли огневую позицию в неглубоком овражке, выходившем прямо на его северную окраину. Устье овражка перекрыли БТРом, отрыли окопчики, обозначили границу запретной зоны, установили на ней пост, подготовили заградительные огни. А на следующий день к нам потянулись местные со своими вопросами и проблемами.
Первым появился почтенный аксакал с привязанной к палке белой тряпкой. Он сообщил, что проезжающая ночью через село колонна потеряла перед его домом зеленые ящики с какой-то опасной военной фигней, и не могли бы мы их забрать. Прихватив с собой сержанта, я спустился в село. Вдоль улицы валялось три ящика, два с патронами 5,45 и 7,62, а третий с ПТУРом 9М113 (погуглите, если интересно), стоимостью примерно с жигули девятку. Я взвалил на плечо ракету, сержант — патроны, и мы полезли вверх. «Фууу, бля», — сказал сержант, дотащив ящики до позиций и бросая их на землю. Один от удара раскрылся, и в нем оказался песок*. «Тьфу, бля», — сказал сержант.
Второй аксакал принес фотографию сына, который, по его словам, ушел два дня назад искать корову и пропал. Коровы в той местности бродили сами по себе, без пастухов и не сведенные в стадо, и несли большие потери — сбивались на дорогах бронетехникой, подрывались на растяжках, расстреливались по ночам в зеленке, варились (че греха таить) в солдатских котлах. Искатели коров тоже не внушали доверия, и это я сейчас очень мягко выразился.
Потом пришел ушлый мужик лет сорока, сказал, что у него есть пушка и он готов ее добровольно сдать. Пушку боевики якобы бросили при отступлении прямо на дороге, и он, чтобы не искушать вертолетчиков, спрятал ее на кладбище. Получив «добро» от командования, мы поехали глянуть, что там. Под навесом, где прощаются с покойниками, стояло, накрытое коврами, 73-миллиметровое орудие «Гром» (такими вооружены БМП-1) на самодельном лафете, сваренном из стальных уголков. Трофей приволокли к штабу батальона, где танкисты раздавили его гусянками.
Следующий аксакал пожаловался, что у него в огороде торчит неразорвавшаяся бомба, огород надо обрабатывать, а ему страшно. К нему выслали батальонного сапера с позывным «Плохиш». Осмотрев бомбу, Плохиш сказал, что трогать ее нельзя, придется подрывать на месте, а чтобы при этом не разнесло окрестные дома, надо насыпать вал, где-то примерно (подняв глаза к небу, подсчитал в уме) пятнадцати камазов должно хватить. Владелец огорода схватился за голову. «Шучу, — сказал ему Плохиш, — она осветительная. Копай смело».
Наконец, явился глава администрации села, дородный дядя в шляпе с повадками бывшего совпартработника. У него уже был заготовлен листок со списком:
— когда жителям можно будет выходить за пределы села,
— когда в село могут вернуться беженцы, покинувшие его накануне штурма,
— будут ли зачистки: «Мы нейтральное село! Мы боевиков к себе не пускали!»,
— как быть с телами погибших, лежащими в горах, которые нужно собрать и предать земле (под погибшими он имел в виду тоже беженцев; у нас, недавно спустившихся с этих гор, было другое мнение),
— больница, оставленная «врачами без границ» и слегка пострадавшая при штурме, которую надо бы проверить на заминированность,
— снова коровы, живые и потерявшиеся, а также мертвые и разлагающиеся,
— что-то еще, не такое важное, но тоже требующее безотлагательного решения.
— Уважаемый, — сказали мы главе администрации, — ты пришел не по адресу. Мы, во-первых, люди маленькие, во-вторых, у нас совсем другие задачи. Все, чем можем помочь — доложить по команде.
— Да, но мне больше некуда идти.
— Ладно, оставляй свою бумажку. Будут новости, дадим знать.
Где-то сутки наш доклад шел наверх по инстанциям. Мы наблюдали за селом, а оттуда за нами наблюдали сидящие у забора аксакалы. Наконец по связи сообщили, что завтра в 17.00 прибудет представитель штаба группировки, который готов встретиться с местными и все порешать.
К указанному времени возле наших окопчиков собралась небольшая толпа из главы администрации, ушлого мужика, сдавшего нам дудаевскую вундервафлю, директора местной школы и неизменных аксакалов. Директор школы, пожилой сельский интеллигент в застиранной рубашке, изъяснялся красивым литературным русским языком, почти без акцента. Обводя рукой горы, он рассказывал мне о Толстом и его «Хаджи-Мурате»: «Вот здесь все это и происходило! Это о наших горах он писал!» Мне было стыдно — я не любил Толстого и не читал «Хаджи-Мурата».
Обещанный представитель штаба группировки появился с часовым опозданием (часы у него шли по московскому времени) и долго пытался сообразить, где он вообще находится, что за населенный пункт перед ним и чего хотят все эти люди. Высокое армейское начальство в разгар операции вовсе не горело желанием заниматься аборигенами, оказавшимися на стыке двух ведомств, и прислало первого попавшегося «толкового подполковника»**, видимо, с инструкцией «разобраться на месте». Подполковник послушал, покивал головой, что-то пометил в своем блокноте, пообещал «довести до сведения» и убыл, оставив всех недоумевать, зачем он вообще приезжал.
Через день-два батарею разделили на взвода, один перебросили на несколько километров юго-восточнее, ближе к руслу вытекающей из ущелья реки, а второй переместили на вершину горы, к КП батальона. Тут местные снова напомнили о себе — из села по нам повадились стрелять. Время от времени рядом раздавалось «бздыыннннь!» и по направлению рикошета было понятно, что прилетело оттуда. Пару раз мы выдергивали к себе главу администрации, но он прикинулся валенком: «Нет, у нас нейтральное село, такого не может быть». Поразмыслив, решили провести акцию устрашения, и после очередного «бздыыннннь!» показательно разнесли одинокий сарай в поле за южной окраиной. Через час примчался старый знакомый — взлохмаченный «толковый подполковник» из штаба группировки:
— Вы! Вы что творите! Я! Веду переговоры! С местными! А вы!!!
— Что мы?
— Мины свои валите! Куда попало! Прямо в огороды!
— Какие огороды? Мы не работали по селу. У нас все записано, можете проверить.
— Не надо мне тут!!! Я десять лет прослужил в артиллерийском полку! Кое-что понимаю в артиллерии!
— Тогда вот буссоль, товарищ подполковник. Покажите, куда упали мины. Наведите.
Буссоль для подполковника — невиданный фантастический зверь. Он заглянул в окуляр, отшатнулся, тупо поводил глазами, опять заглянул, отшатнулся, на секунду впал в ступор, потом взорвался:
— Мне до pizды ваши клеточки!!! Вы! Ваши мины! Во время переговоров! Кто старший?!!!
— Я. Заместитель командира батальона по артиллерии гвардии капитан Пекин.
— Получите взыскание!!! Вы все будете наказаны! Кто разрешил стрельбу?!
— Командир батальона.
— Идите со мной, товарищ капитан!
«Китаец» с размахивающим руками подполковником ушел на КП. Мы закурили.
— Переговоры они ведут, бл&дь. До сих пор.
— Да pizдец.
— «Взыскаааание», бл&дь.
— Ага. Выгонят нас отсюда. Недостойны.
— Раскатил губу. На второй год оставят.
Ожила радиостанция:
— «Кама», я «Скорпион», прием.
Это комбат.
— «Скорпион», я «Кама».
— Так куда вы стреляли?
— «Белка-33»***.
— Это же за селом?
— «Скорпион», я «Кама», да.
— Я «Скорпион», принял, конец связи.
Вскоре вернулся Китаец:
— Прикиньте, он реально служил в артиллерийском полку. Но замполитом.
Мы долго ржали.
Намек местные поняли, стрелять по нам перестали, а «мне до pizды ваши клеточки» надолго стало у нас мемом. Только тогда этого слова еще не знали.
На картинке: буссоль и ее клеточки.
* Ящики с песком вешали на броню как дополнительную защиту от кумулятивных гранат.
** Известный анекдот про звонок одного штабного генерала другому: «У тебя найдется два толковых подполковника? Надо шкаф в кабинете передвинуть».
*** Кодированные координаты цели.