Премьера «Аномии» в Калининграде: фильм не о героях, фильм — о стране

3 ноября 2016 года в арт-пространстве «Ворота» состоялась премьера фильма режиссера Владимира Козлова «Аномия», снимавшегося в Калининграде.

Языком метафоры режиссер показал действительность современного российского общества — своеобразную электричку, в которой так много случайных людей и так мало любви. Здесь не живут, а убивают время в ожидании своей остановки — отгородившись от мира наушниками, гаджетами и проблемами, создавая видимость отношений, но оставаясь при этом одинокими.

Вспоминается повесть «Желтая стрела» Виктора Пелевина, в которой пассажиры поезда забыли о том, кто они, куда и зачем едут, и «не понимают даже того, что движутся в поезде». И это бесцельное, бесконечное движение от остановки до остановки по сути — путь в никуда. Только у Пелевина главный герой в конце произведения обретает понимание происходящего, осмысливает свою сущность, а у Козлова — нет. Главные герои «Аномии», не осознавая драматизма ситуации, образно говоря, расходятся по разным вагонам и остаются типичными пассажирами, частью воспитавшей их системы, которая не может измениться и дать какие-то нравственные ориентиры в силу того, что сама их не имеет и живет по инерции — так жили до них, так будут жить и после. Примером тому «попутчики» главных героев фильма, люди старшего поколения, ностальгирующие по советским временам. Их крик души «при Сталине такого не было» и «мы, конечно, живем гораздо богаче, но что-то потеряли, какую-то человечность» страшен своей безнадежностью — понимаешь, что произносящие это остались в прошлом, что они уже ничего не могут дать новому поколению, нуждающемуся в помощи, и потому занимают позицию отстраненных наблюдателей, готовых в любой момент вынести жесткий приговор.

Не случайно в фильме обращение к теме религии: в одной из сцен мы наблюдаем за священником, похожим на разбитного менеджера по продажам, прикладывающимся время от времени к фляжке, вольно рассуждающим о Боге и вере; во второй — за молодыми людьми, неумело пытающимися объяснить суть происходящего в мире с помощью Библии — их стремление искренно, но кажется непонятным, чуждым реалиям «электрички». В первом случае религия представляется бизнес-идеей, во втором — чем-то оторванным от жизни, не дающим ответы на сложные вопросы, с которыми приходится сталкиваться каждый день.

А существующая в фильме реальность такова, что в ней не остается места для духовности, и поэтому у главных героев — Игоря, Оли и Ани — нет понимания ценности жизни. Не особо задумываясь, они повторяют поведенческие паттерны своих родителей, но, решая проблему выживания человека в бесчеловечном, лишенном нравственных установок мире, идут дальше — как-то очень повседневно, обыденно совершают убийство. Нет никакого душевного смятения, никакой моральной подоплеки, все очень просто — выпили, убили, легли спать. Такое положение вещей кажется несколько надуманным, однако чеховское ружье, висевшее на стене, в конце все-таки стреляет: зритель остается один на один со своими вопросами, неосознанными страхами и сомнениями. Действительность, в которую он погружается на протяжении всего фильма, переступая некие личностные барьеры, становится либо узнаваемой, почти осязаемой, и в каком-то смысле принимается, либо вызывает резкое отторжение как невозможная. Именно так реагировали те, кто пришел на показ «Аномии» в «Ворота», принял участие в последующем обсуждении, задавал вопросы актерам и создателям фильма.

Премьеры «Аномии» прошли в разных городах, отличаются ли они друг от друга?

Нелли Муминова, креативный продюсер:

— Что касается именно калининградской премьеры — здесь уровень ответственности выше. Я понимала, что придут родственники актеров, близкие им люди. В других городах не было такой эмоциональной зависимости из-за того, что ты знаешь почти всех, кто пришел на премьеру. Конечно, были и незнакомые люди, но не так много. Вот это такой волнующий момент, когда мне хотелось вообще куда-нибудь исчезнуть (смеется). Но все уже позади, с просмотра никто не ушел. Я с интересом наблюдала за выражениями лиц — лица у зрителей были немного растерянные, задумчивые, но не было разочарованных. Я не думаю, что все приняли этот фильм, но он произвел впечатление, это точно, и для меня, как для продюсера, это самое важное. Это очень здорово, что так много людей хочет смотреть независимое кино.

Государство, по идее, должно поддерживать независимое кино. Каков уровень государственной поддержки проекта — финансовой, информационной?

Александр Егай, генеральный продюсер:

— Государственной поддержки независимому кино нет и не будет. Кстати, если посмотреть статистику, то можно увидеть, что практически все фильмы, имеющие государственную поддержку, проваливаются в прокате, а все независимые проекты, как правило, нормально себя чувствуют. Этот фильм не имеет прокатной истории, потому что он ни идеологически, ни технически не совпадает с точкой зрения министерства культуры на то, что нужно делать на сегодняшний день в русском кино. Фестивальная история у него есть — фестиваль в Омске, в Варшаве, в Мангейме в Германии через неделю. Возможно, будут еще какие-то показы. Мы постараемся, чтобы его увидело максимальное число зрителей.

Самые сложные и самые запоминающиеся моменты съемок?

Андрей Вареницын, исполнитель главной роли:

— Наверное, тяжелее всего была сцена убийства Ани. Мы постарались сделать ее максимально реалистичной, и только мы с Юлей знаем, чего нам это стоило. Даша (Селезнева, исполнительница роли Ани, прим. ред.) была вся в синяках. Не знаю, как зрители, но я сейчас посмотрел и себе немного поверил. Ну, а постельные сцены — это профессионализм. Все, что мог (смеется).

Николета Цуркан, исполнительница роли второго плана:

— Для меня самое сложное было... я сейчас скажу грубо — когда моя героиня обоссала девочку. Было сложно не столько во время съемок, сколько потом, через два дня, когда мы обсуждали с партнершей этот эпизод. Я спросила, как Юля это переживет, не сломается ли она после этого. Она ответила — а ты не сломаешься? И я потом задумалась — блин, я же обоссала человека! Тем не менее, мы сделали это, и я собой горжусь.

Юлия Ельцова, исполнительница роли Оли:

Тот съемочный день был очень насыщенным, и мы снимали этот эпизод поздно ночью. Изначально планировалось, что меня просто кипяточком польют. Но в процессе съемок мы поймали какой-то кураж, что ли, такой драйв был, в крови поднялся адреналин, и я предложила — давайте по-настоящему, чтобы было больше реализма, потому что кипяточком — кто поверит? И она по-настоящему пописала на меня. Для меня это не позор, нет. Поляки на Варшавском фестивале этот эпизод восприняли вообще очень бурно. Во время просмотра стояла гробовая тишина, а потом, когда стали задавать вопросы, говорили, что в этот момент решили, что я избита до смерти и умерла. Это был для них переломный момент фильма: «Что с ней? Она жива, нет?». Мне кажется, если бы она на меня не пописала, такого эффекта не было бы. А эффект был достигнут, значит, нам все удалось.

Еще для меня была сложная сцена, когда мы с моей мамой выгоняем отца из комнаты. Нужно было сыграть агрессию, показать, как я его ненавижу в этот момент. Мы ее снимали очень долго, но сделали реалистично. И в конце, когда я подхожу к нему в подъезде, на лестничной площадке, мне стало его настолько жаль, что я даже расплакалась.

Ольга Позднякова, исполнительница роли матери Ани:

— Каждый прожил свою маленькую жизнь во время съемок. У нас не было представления о сюжете фильма в целом, все держалось в тайне. Я знала, что это социальная драма, но насколько все это будет жестко и в каком ключе преподноситься, я не подозревала. Для меня это был один классный день, мне было интересно общаться с режиссером, с продюсерами, с актерами, и благодаря ребятам все здорово получилось, я прикоснулась к этой съемочной атмосфере.

Владимир Козлов, режиссер:

— Два разных вопроса получается. Все самые сложные сцены — они и вызвали самые большие эмоции и доставили самое большое удовольствие. Конечно, сцена, о которой сегодня много говорилось, она была одной из самых сложных и технически, и профессионально, и оставила очень сильное впечатление. Практически весь съемочный процесс — это было десять дней такого безумного драйва, где сложно что-то выделить. А моя любимая сцена в фильме — это эпизод с шашлыками. Она каким-то совершенно непостижимым образом придумалась, и, как мне кажется, во многом символизирует сегодняшнюю Россию. Все три компонента — шашлыки, блатная музыка на заднем плане и Путин на майке у случайного прохожего — это три таких символа нынешней России. Не всегда известно, что получится из задуманного, потому что от сценария до фильма все-таки достаточно долгий путь, а это пример того, когда получилось очень близко.

Александр Егай:

— В фильме много интересных вещей. В частности, там есть эпизод с лектором, которого играет Дмитрий Булатов — его многие знают, он работает в Балтийском филиале ГЦСИ, является куратором крупных проектов. И больше всего вопросов в Варшаве было по этому лектору, когда зрители смотрели на него и спрашивали — неужели в России все так плохо говорят о Европе, считают, что она представляет какую-то опасность? Дмитрий Булатов на самом деле является еще и профессором Гданьского университета. Чисто постмодернистская история.

И второй момент — это сцена со священником в электричке. Его одеяние — настоящее, взято у священника, изгнанного из РПЦ за то, что он не разделял официальную позицию церкви. Он прочел сценарий с большим удовольствием и дал для этой сцены свой крест и сутану.

Вопрос к молодым исполнителям, героям этого фильма. Вы согласны с режиссером в том, что вы — потерянное поколение, что у вас нет будущего?

Сергей Юртаев, помощник режиссера, исполнитель роли второго плана:

— Именно этим вопросом я задавался, когда читал сценарий. Так получилось, что я был одним из первых, кто его прочел, и когда дочитал до конца, у меня случился приступ тошноты. Меня это фрустрировало абсолютно, я пытался думать, что, по-хорошему, по-честному — так не бывает, что это нереально. Должен сказать, что фильм очень отличается от рукописной версии, то, что происходило на экране — послабее. Но послабее оно получилось не оттого, что так не бывает, а оттого, что это настолько естественно, настолько жизненно, что задумываешься — господи, я же не замечаю этого в жизни, но оно же в действительности имеет место быть. Это к вопросу о реальности-нереальности. А на вопрос о потерянности нашего поколения и нас, как участников этой жизни, я бы ответил так: люди, которым есть что защищать в своей голове и своем сердце, которые умеют элементарно думать и чувствовать, не попадут в такую ситуацию. В нее попадают те, кто разучился или не хочет думать самостоятельно. Я бы сказал, что это — о поколении «понторезов».

Юлия Ельцова:

— Вот я закончила университет и столкнулась, как и многие другие, с проблемой устройства на работу. Устраиваться по специальности за 12 тысяч, когда снять квартиру стоит 12 тысяч плюс «коммуналка», согласитесь, не очень здорово. Что в такой ситуации остается делать? Идти работать в магазин продавщицей, как девочка, которая закончила школу и у которой нет возможности продолжать обучение, потому что нет денег. Не предоставляется бесплатное обучение каждому желающему, нужно сдать какое-то ЕГЭ. Кто это придумал, зачем его придумали? Об этом в фильме.

Пример про убийство — я из Нестеровского района, там несколько лет назад девочки убили свою одноклассницу. Это известный факт, нашумевший. Им было по 16-17 лет, возраст, близкий к героям фильма.

Нельзя смотреть поверхностно, нужно смотреть более глубоко, размышлять. Если у вас и у ваших знакомых все хорошо — это не значит, что у всех все хорошо. Фильм — об этом. Тут через призму жизни молодых людей показана жизнь всей страны. У нас далеко не все так хорошо, как говорят в новостях и пишут в газетах. Это мое мнение. Я не считаю, что нужно снимать фильмы о том, как у нас все классно и круто, когда на самом деле это не так.

Ольга Позднякова:

— Я постарше главных героев, мне 38 лет. Слава богу, это совершенно не моя жизнь. Я сейчас посмотрела, и я в ужасе — это какой-то другой мир, параллельный. Да, я о нем слышала, но вы знаете, вот сцена на море, где бомж лежит на лавке. Вы разве никогда не видели таких бомжей? Я считаю, что даже одного бомжа на город — уже много, даже одной души, которая дошла до такого состояния — много. Если бы мы больше любили друг друга, мы бы не допускали этого.

Этот фильм больше о поколении 90-х, о поколении, которое ушло 15-20 лет назад. Это не сегодняшние молодые люди, сегодняшние — они такие, «под козырек».

Владимир Козлов:

— Я с этим мнением в принципе не согласен, но оставлю его за скобками. То, что говорили перед этим комментарием актеры, лучше отражает ситуацию, чем то, что сказал бы сейчас я. Они уже все сказали, и я рад тому, что это исходит не от меня. Я не пытался во время съемок ни на кого идеологически воздействовать. Я не хочу рассуждать о таких категориях, как мораль, этика, я хотел снять фильм, из которого люди могли бы сделать какие-то выводы. И то, как интерпретировали фильм актеры, уже радует, как и интерпретации зрителей, потому что это была одна из задач фильма — подтолкнуть к размышлениям. Ни в коем случае не хотелось какого-то морализаторства. Я сам никогда не употребляю фразу «потерянное поколение» применительно к героям нашего фильма и вообще к молодым людям. Это просто поколение, молодые люди, которые сейчас живут в России. Я не знаю, потерянное оно или нет, но то, что вся страна живет более или менее в этом состоянии, состоянии аномии — да, это так. И так же я согласен с идеей, которая уже тут высказывалась — идеей индивидуального выживания, в рамках своей семьи, себя лично, потому что на каком-то другом уровне противостоять тому, что происходит, очень сложно, практически невозможно.

Вопрос создателям фильма. Каким образом вы собираетесь донести этот фильм до тех, кому его следовало бы посмотреть?

Александр Егай:

— Какой-то ограниченный прокат у нас все равно будет. Мы имеем некие, не очень амбициозные, но все же планы показать этот фильм более широкой аудитории. Фильм очень сложный и его точно не будут показывать в кинотеатрах. Я думаю, впоследствии мы его выложим в достаточно широкий доступ. Но вопрос не только в том, как его технически донести до аудитории, вопрос еще в том, чтобы люди о нем узнали и его посмотрели. Это как раз задача таких премьер, фестивалей, публикаций в СМИ, социальных сетях и так далее. И в принципе у нас довольно большая аудитория, я думаю, многие посмотрят этот фильм.

Владимир Козлов:

— Я никогда не воспринимал фильм как нечто дидактическое. Только в самом общем смысле можно сказать, что он о том, как не надо жить. Фильм, как я его вижу, не только и не столько об этих молодых людях — и это уже сегодня говорилось — это фильм о стране, о сегодняшней России, о том состоянии, в котором она находится. То, как ведут себя герои, как они поступают — это не только результат каких-то их личных особенностей, черт характера, это результат отсутствия норм, результат воздействия общества, в котором они живут. Я не считаю, что это фильм, который нужно показывать неблагополучной молодежи, чтобы она делала какие-то выводы, к сожалению, я не думаю, что она будет их делать. Я считаю, что этот фильм должны смотреть все, в том числе люди, как тут было сформулировано, с активной жизненной позицией. Потому что в любом случае всегда можно и нужно что-то делать, попытаться что-то изменить, или по крайней мере, понять, что происходит, и четко выработать свою позицию. Еще раз повторюсь — фильм не о героях, фильм — о стране.

См. также:

Фильм «Аномия» получил «Специальное упоминание жюри» на Варшавском кинофестивале
В Калининграде завершились съемки молодежной драмы «Аномия»
Режиссер Владимир Козлов: Мои фильмы о добре и любви, но с обратной стороны