Николай Санкин: реконструкция, как любое хобби — заболевание Когда и как начиналась военно-историческая реконструкция в Калининградской области? Реконструкция — хобби, идеология или коммерция? Об этом и многом другом — Николай Санкин, реконструктор с более чем 20-летним стажем, специалист по периодам «наполеоники», гражданской войны в России, Первой и Второй мировых войн. Ты говорил, что стоял у самых истоков калининградской реконструкции. И да, и нет. Реконструкция здесь существовала с девяностых годов, просто никто этого термина не знал. Причем первенство здесь — и это точно установлено — принадлежит курсантам КВВМУ. Мой товарищ там в свое время поучаствовал. Году в девяносто пятом — девяносто шестом они занимались восстановлением копаного ржавого оружия, шили форму из каких-то милицейских шинелей, перекрашивали каски, выбирались на пятый форт и устраивали там мероприятия. Это подтверждается фотографиями — тогда уже существовали «мыльницы». Понятно, что в полной мере назвать это реконструкцией нельзя, но, тем не менее, это такая предтеча. Это была их личная инициатива, без участия командования? Приезжает один товарищ и говорит — слушайте, тут появилась немецкая форма. Где? Не поверите — в психбольнице. Абсолютно. Причем, по их рассказам, переодевшись в училище, они во всем этом выходили через КПП и спокойно шли по городу пешком до самого форта. Начало и середина девяностых — такое время, когда всем было пофиг. А о самом термине «реконструкция» я узнал в 1998 году. Я познакомился с Денисом Дунаевским, он был еще студентом, у него были друзья в Москве, которые занимались реконструкцией уже достаточно осознанно и серьезно. Он и Борис Пантюхин реконструировали 22-й пехотный полк 1-й Восточно-Прусской дивизии и 33-й фузилерный, который стоял в Гумбиннене. Тогда я услышал этот термин и понял, чем я занимаюсь. Первая форма, которую мы приобрели — та еще была история. Мы тогда имели о ней еще довольно смутное представление, не было ни литературы, ни интернета. Приезжает один товарищ и говорит — слушайте, тут появилась немецкая форма. Где? Не поверите — в психбольнице. У него там работала знакомая, которая была готова ее обменять на какие-то свитера. Форму туда прислала Германия в качестве гуманитарной помощи. Мы едем в «секонд-хенд», покупаем пару мешков какой-то одежды, собираем еще свою, едем в эту клинику, заглядываем через забор — там ходят больные в серых кителях, штанах и кепках. Зрелище было еще то. В общем, нам дали целый мешок формы, причем как «бэушной», так и абсолютно новой. Вот из нее мы сооружали свою первую униформу. Мы потом, конечно, разобрались, что она была 50-х годов. В Западной Германии до того, как образовался бундесвер, существовала земельная полиция. Ее форма была очень похожа на форму третьего рейха, они продолжали носить те же каски, противогазы, фляги и так далее, все это изготавливалось, по большому счету, на тех же предприятиях и теми же людьми. Потом, видимо, сочли ее слишком вызывающей и слегка «американизировали». А ГДР в этом отношении пошла в традиционном немецком направлении, у нее и каски были очень похожи, и знаки различия. Каски ННА (Национальная народная армия ГДР, прим. ред.), кстати — модификация вермахтовских, разработка 1944/45 годов, есть подтверждающие документы. Вообще, 44-45-й года, когда, казалось бы, надо срочно шить мундиры из картофельных мешков, и многое из них действительно и делалось, у немцев было на удивление много всяких изобретений. Например, они вели разработки камуфляжа, который не был бы виден в приборы ночного видения. Ни у Красной Армии, ни у союзников не было же в ту пору приборов ночного видения? На немецких танках той поры есть так называемая циммеритная обмазка, о которой до сих пор спорят, зачем она нужна. Вроде как для того, чтобы к танку нельзя было прицепить магнитную мину. Но магнитных мин на тот момент не было ни у кого, кроме немцев. Поэтому ходит такая шутка — для того, чтобы молодежь из гитлерюгенда граффити на танках не рисовала. Вернемся немного назад. Как лично ты пришел в реконструкцию? Реконструкция, как любое хобби — заболевание, на самом деле (смеется). Это некое отклонение, когда люди за большие деньги покупают книги или там марки, живя при этом впроголодь. Когда я закончил первый класс, мы с мамой ездили к родственникам в Винницкую область. Там я нашел первую каску. Они там под ногами валялись, в прямом смысле. Всего оттуда я привез три каски — две немецких и советскую. Это какие годы, семидесятые? 1975-й. Когда я привез эту каску домой, в наш поселок в северном Казахстане, конечно, ко мне было паломничество одноклассников и друзей. Сейчас такой фурор никаким айфоном не произведешь, как тогда той ржавой каской. Ко мне приходила целая толпа, стучали в дверь, я выходил с каской, ее рассматривали, примеряли. Все мне страшно завидовали. Мне была интересна та эпоха, причем не только Вторая мировая, но и гражданская война. Казалось бы, откуда? Помню, что смотрел фильмы, читал книги, пытался что-то там смастерить из советских гимнастерок и полевых фуражек. С источниками тогда было туго. Да. Кроме художественной литературы, собственно, ничего и не было. А художественная литература, особенно по гражданской войне, вся была идеологизирована. Но что удивило — несколько фильмов, «Бег» в том числе, где белые были показаны не совсем дураками и негодяями. Потом, на закате Советского Союза, переиздали «Архив русской революции», который выходил в 20-е годы в Берлине. Должно было выйти двенадцать томов, вышло только три. Там я прочел очень много воспоминаний, и белоэмигрантов, и просто гражданских лиц. Понял, что Булгаков написал свою «Белую гвардию», чуть ли не один в один переписав дневник белого офицера. Причем в Киеве (я там год учился в политехе), я ездил на это место. Там между двумя домами есть такой проход, где, по описанию, за окно вывешивали пистолет и погоны Най-Турса. А когда приехал сюда, здесь Второй мировой заниматься было проще. Много чего удалось обнаружить, найти, и вообще эта тема тогда была очень популярна. Кстати, тема гражданской войны была популярна чуть раньше, в конце восьмидесятых — начале девяностых, в Москве, Питере. Причем у людей, занимающихся этой темой, доходило до реальных идеологических разборок, то есть, красные — это были такие настоящие красные, а белые — настоящие белые. Потом на первый план вышла Вторая мировая. Вообще, вся реконструкция в России и на постсоветском пространстве — это три направления: «наполеоника», гражданская война и Великая Отечественная. Даже не Вторая мировая, та началась позже, когда появились реконструкторы-британцы, американцы, французы и прочие. Причем первые масштабные мероприятия проходили в Санкт-Петербурге, а уже потом в Москве, хотя тут можно, конечно, спорить. Московские клубы сначала даже ездили в Питер и делали униформу авиаполевой дивизии, которая там воевала. 22-й пехотный там воевал. Потом уже появились мероприятия по 1941-му году — «Москва за нами», «Бородино». Второй половиной войны тогда никто особо не занимался, не было привязки. Потом появилось больше народа, больше производителей. Раньше очень многие носили просто оригинальные вещи, реально старые кителя, гимнастерки, сапоги, ботинки. Все это, естественно, рвалось и разваливалось. Первую форму начали изготавливать, перешивая те же шведские кителя, перекрашивая шведскую ткань. Шилось с ошибками. Это сейчас не хватит пальцев двух рук, чтобы пересчитать только тех, кто, допустим, шьет обувь в России. Причем это достаточно недешевое удовольствие. Я уже не говорю о китайцах, которых просто валом занимается этой темой — нашивки, каски, реставрация и пошив кожаного снаряжения и так далее. Шьют те, кто давно занимается, в том числе я. Я начал шить по коже, потому что иногда проще самому сделать, чем кого-то просить. Что именно ты шьешь? Ремни, снаряжение. Одежда и обувь — это достаточно сложно, а с моими многочисленными переездами просто технически невозможно. Есть швея, с которой я сотрудничаю уже, наверное, лет пятнадцать, с ее помощью мы шьем кепки, пилотки, гимнастерки на период гражданской войны. Вот, например, эта кепка пошита из оригинальной итальянской ткани, итальянскими нитками того времени, при занашивании вещь практически невозможно отличить. При желании можно продавать начинающим коллекционерам как оригинальную, и есть люди, которые это делают. Если есть коллекционеры, всегда будут и те, кто пытается продать им подделку. У меня была история в начале девяностых. Я работал в школе, зарплата составляла 10 долларов в пересчете, ее еще и задерживали. Жутковатое было время. Однажды зашел в «секонд-хенд», в котором была итальянская форма, с каких-то итальянских складов. Там вообще было много всего. Я тогда еще не очень хорошо разбирался и упустил пару мундиров австрийских горных стрелков периода Первой мировой войны. Они стоили очень приличных денег. За границей в то время тоже не понимали ценность этих вещей? Не понимали. Мы забирали оттуда итальянские и австрийские шинели, нам казалось, что они похожи. Там работали две продавщицы, которые постоянно были подшофе, пили «Амаретто». Однажды я увидел владельца магазина, толстого и смуглого мужика. Думал, что он кавказец, а он оказался итальянцем, эти девицы у него работали. Я к ним несколько раз заходил, потом они мне разрешили ковыряться во всем. Реально нашел кителя — потом только понял, что были австрийские горнострелковые на Первую мировую. Снял и выкупил металлические эдельвейсы с петлиц, мне разрешили. Еще у них были австрийские послевоенные куртки, серо-зеленого сукна, я купил одну за 10 долларов. Это была моя месячная зарплата. Распорол ее, постирал, из нее швея пошила штук пять кепок, мне и друзьям. А тут приехал знакомый из Риги, увидел эти кепки и четыре выклянчил, а одна у меня осталась до сих пор. Заплатил за каждую по десять долларов. Если бы я запросил двадцать — он бы и по двадцать забрал. Я раз, и заработал 30 долларов, за вычетом работы. Трехмесячная зарплата. Он сказал — мне надо двадцать таких кепок. Я поехал, купил еще этих курток, пошил ему в итоге двадцать кепок. Он рассчитался, и я не знал, что с такой кучей денег делать. Целое состояние, почти полтора года моей работы. Он тоже реконструктор? Нет, он был известным барыгой. Наверное, эти кепки тоже продал, еще дороже? Возможно. Тогда же не было информации по ценам, как сейчас в интернете. Там при пошиве еще была проблема — вставка в козырек. Оригинальные козырьки были гибкими и зачастую ломкими, их тоже делали из разных по качеству материалов. Иногда просто ткань в два-три слоя прострачивалась. Я пытался и картон ламинировать, и чего только не делал. В итоге пришел к оптимальному варианту. Был такой кетчуп «Калининградский», он до сих по есть, большие красные бутылки. Литровая бутылка называлась «Кетчуп калининградский советский», и на этикетке был герб СССР. Стоил какие-то копейки. Я его покупал, и с одной бутылки получалось два козырька. Этот товарищ не так давно пытался у нас в Калининграде провести выставку букварей в научной библиотеке. Он считается одним из самых крутых коллекционеров, у него буквари черт знает каких времен. Но в одном из букварей обнаружили изображение, похожее на свастику, латышский узор, и выставку «задробили». Когда ты начал заниматься в Калининграде реконструкцией, еще не зная этого термина, ты нашел единомышленников? Да. А потом мы вместе соорудили свои первые мундиры. Когда-то возле ДК рыбаков был клуб коллекционеров, он существовал на тот момент лет двадцать. Там народ тусил — обменивались, продавали монеты, бутылки и прочее. Замечательное было время, их никто не трогал, люди приезжали из России, из-за границы, чтобы купить у «копарей» пряжки, награды. Там реально было интересно. Вот мы там, собственно, по выходным и встречались. Денис Дунаевский был одним из первых, с кем я познакомился. В разговоре с ним и всплыл термин «реконструкция». Он рассказал о москвичах, показал фотографии. Мы сразу забраковали свои немецкие бундесверовские мундиры и заказали форму у них. Правда, пошитое ими оказалось не по размерам, плюс, видимо, было пережжено утюгом, потому что разваливалось. Мы от него отказались, купили у них просто ткань и шили уже здесь. Причем у меня появился оригинальный китель, такой, побитый молью, он жив до сих пор, отнесли его швеям, показали, была долгая и жутко дорогая эпопея. Тем не менее, пошили. Потом появился еще один товарищ, он занимался бизнесом, был человеком с деньгами и вдобавок очень энергичным, и он довольно сильно продвинул нашу реконструкцию. Мы съездили раза четыре в Бородино, на мероприятие «Москва за нами». Это какие были года? Начало 2000-х, где-то 2003-й. Мы уже были относительно хорошо собраны по тем временам. Ботинки у меня были послевоенные австрийские — точно такие же, как в вермахте, причем они до сих пор живы. У нас были оригинальные пряжки — тогда не было копий, оригинальные каски, причем купить их можно было задешево, или вообще даром. Пуговицы, нашивки, знаки за ранения — все тогда отдавали за копейки или могли просто подарить. Сколько тогда было людей в реконструкции, сколько клубов? В Калининграде тогда не было клубов. Может быть, рыцари какие-то были. По средневековью да, клубы уже были. Собственно, это направило реконструкцию не по тому пути. Коммерческая составляющая — что на этом можно будет делать деньги — очень сильно испортила реконструкцию. А по Второй мировой клубов не было. Мы втроем-вчетвером тогда общались, не более. Тогда и разговоров о клубе не было. Году в 2005-м, или еще позже, когда возникла идея о регистрации, показалось, что под юрлицо можно будет что-то получать. Собственно, это направило реконструкцию не по тому пути. Коммерческая составляющая — что на этом можно будет делать деньги — очень сильно испортила реконструкцию. То, что мы сейчас видим в том числе на «Гумбинненском сражении». Да. Плюс появились люди, которые не скрывали финансового интереса, как один из них сказал: «Да я на этих обезьянах буду делать деньги!». Был такой товарищ, сейчас в Чехии живет. О нем спокойно можно говорить, что он испортил мнение о калининградской реконструкции в Москве и Сант-Петербурге, и кинул очень многих. Человек с небольшим психическим заболеванием, легко врал, что он, допустим, капитан первого ранга, хотя в свое время его по заболеванию комиссовали с первого курса училища. Врал очень талантливо. И чем вы занимались? Начали пытаться шить, коллекционировать, собирать информацию, потому что информации не было. Причем одновременно собиралась и советская униформа, и немецкая, потому что мы понимали, что проводить мероприятия только по одной теме невозможно. Советские гимнастерки были пятидесятых годов, разницы на тот момент никто не видел. Многие, к сожалению, до сих пор не видят, выходят в ней на мероприятия и считают это нормальным, хотя в приличном реконструкторском сообществе это считается «покемонством». Сейчас, когда производится все, выходить в этом — ну, я не знаю... Друзья из Питера, когда сюда приезжают, говорят мне — мы возвращаемся в юность, в середину девяностых годов, потому что такого ужаса у нас даже в девяностые не было. Настоящих реконструкторов, которые прекрасно собраны, имеют коллекцию, у нас можно пересчитать по пальцам. Хорошо, если их сейчас наберется десяток. Причем, как ни странно, с направлением по Красной Армии дела обстоят гораздо хуже, чем по немцам. Почему? Как мне когда-то сказал один деятель: «Да мне пофиг, как кто одет в фильмах и на реконструкциях. Пусть они будут хоть в современном камуфляже, и у одного на спине будет написано «фашист», а у другого «наш», мне этого достаточно. Главное, чтобы наш убивал фашиста». Вот покойный Авенир Петрович (Овсянов, прим. ред.) называл реконструкторов «членами военно-патриотических отрядов». Когда у нас стали проходить первые реконструкции, он появлялся, хотя его никто не звал, и начинал их комментировать, заодно хвалил свои книги. Вот то, что мы сейчас имеем по Красной Армии — это «члены военно-патриотических отрядов». О реконструкции там речи не идет, потому что реконструкция — прежде всего максимальное воссоздание деталей. Они же одеты ужасно, собраны ужасно, зато это компенсируется патриотизмом. Можно закрыть глаза даже на цвет кожи. Я, допустим, считаю, что темнокожий реконструктор в немецкой форме, которая правильно, идеально собрана — гораздо аутентичнее, чем «истинный ариец», высокий блондин с голубыми глазами, но при этом в каком-то жутком наряде. Иногда смотришь фотографии реконструкторов из Чехии, Польши, Франции — там есть очень хорошие реконструкторы — и по этим фотографиям трудно понять, реконструкция это или то время. Есть и у нас такие фотографии, например, из Москвы, Санкт-Петербурга. Из Калининграда таких фотографий, к сожалению, нет. В реконструкции есть четкие правила, довольно строгие, писаные и неписаные. В Питере живет такой хороший товарищ, Саша Зубкин, можно сказать, профессиональный реконструктор, он занимается этим больше 30 лет, стоял у истоков реконструкции. Пишет в соцсетях целые статьи — о системе званий, наград, и вообще, что такое реконструкция. С ним нельзя не соглашаться, так как они, во-первых, имеют огромный опыт, занимаются реконструкцией очень давно, во-вторых, в Питере масса музеев, где можно многое увидеть, есть множество мастеров, которые шьют, нет границ, как у нас здесь, они очень много ездят по разным мероприятиям. У них в год проходит порядка 28-30 реконструкций, у нас — одна-две, и это хорошо. До недавних пор у нас были тактические выходы в лес, но перед чемпионатом мира по футболу это ужесточили. В свое время у нас в качестве выхода был военно-исторический страйкбол, тем более, что образцов страйкбольных приводов (пневматическое оружие для стрельбы мягкими шариками, прим. ред.) по Второй мировой много. Так несколько раз случалось, что кто-то нас в лесу видел и звонил в «органы», приезжали чуть ли не омоновцы. То есть, сейчас есть такое — народ придумывает фашистов там, где их нет, и борется с ними. Так вот, о правилах. Например, несовершеннолетние на поле не выходят, это опасно. Несчастных случаев в реконструкции предостаточно. Недавно было 200-летие битвы под Ватерлоо, и на поле, где было несколько тысяч человек, погибло порядка 10-12 участников. Кто-то упал с лошади, сломал шею, у кого-то случился сердечный приступ. Реконструкторы в возрасте 45-50 лет — это обычное дело, и не все они спортивные. На одном из наших мероприятий человеку выстрелом разворотило кисть руки. Бывали переломы конечностей. Понятно, что там, где скопление людей, стрельба, взрывы, может случиться всякое, поэтому тащить туда детей чревато. Так же, как использовать макеты оружия, сделанного из восстановленного ржавого, или пушки на «наполеонику», отлитые в неизвестных мастерских — как рассчитывается мощность заряда и прочее. Такого не должно быть. А у нас это зачастую уже не главное, у нас главное — патриотизм. Как мне когда-то сказал один деятель: «Да мне пофиг, как кто одет в фильмах и на реконструкциях. Пусть они будут хоть в современном камуфляже, и у одного на спине будет написано «фашист», а у другого «наш», мне этого достаточно. Главное, чтобы наш убивал фашиста». Есть еще один «товарищ» из довольно известного военно-исторического клуба, уже в возрасте. Он говорил: «У меня отец убивал фашистов, я продолжаю его дело, я тоже хочу убить фашиста». Это человек говорил мне в глаза. Долго у меня выпытывал: «Почему ты вообще занимаешься этой темой, фашистами?». Я говорю: «Ну, ты же понимаешь, что в реконструкции должна быть и вторая сторона, это логично, и потом, с чего ты взял, что у меня есть какие-то взгляды? Это кино, театр». И вот он появлялся на реконструкциях с охотничьей винтовкой Мосина с современным кронштейном под оптический прицел. Что у этого человека в голове? А если он завтра придет с боевыми патронами, с целью продолжить дело отца, и кого-нибудь там завалит? Ведь нет никакого закона о реконструкции, кто может ею заниматься, кто не может, никто не проходит никаких обследований на вменяемость. С другой стороны, может, и хорошо, что его нет. Потому что как только он появится, станет еще хуже. Согласен. Тем более, что обойти его не будет проблемой. Получить охотничий билет у нас несложно. На охоте народ бухает, стреляет по бутылкам. Все же знают, что жесткость наших законов компенсируется необязательностью их исполнения. Или «феодосийский стрелок», например. Он легально приобрел оружие. Тем не менее, на мероприятия сейчас приходят сотрудники ФСБ, проверяют оружие, смотрят документы, и это правильно, так и должно быть. Мы в свое время, когда начинали, приобретали СХП так называемое, то есть, макет оружия, «стреляющий холостым патроном», хотя это термин тоже неофициальный. Мы приобретали его через Питер, очень дорого, было дорого его сюда привезти, потому что все делалось официально. Они были сделаны из хороших складских экземпляров, есть предприятия, которые занимаются охолащиванием. Сейчас масса ППШ, ППС, «мосинок», некоторые послевоенные, некоторые производились в Польше по лицензии, тем не менее, реконструкция это допускает — наличие неаутентичных, но идентичных предметов. Советский котелок пятидесятых годов практически такой же, как в войну, фляга отличается количеством и шириной нарезов на пробке — на первое время этого достаточно. Хотя, конечно, лучше иметь настоящую, тем более, что они есть. Каски пятидесятых годов не совсем хороши тоже потому, что есть старые. Но, например, гимнастерки пошиты уже из современной ткани, она есть, производится. Есть и старая, настоящая, все зависит от желания и кошелька. При желании можно купить пуговицы для советских гимнастерок того времени, можно купить ленд-лизовские, пластиковые. С надписью «CHICAGO» на тыльной стороне? Иногда говорят: «Мы хотим заниматься реконструкцией, но у нас нет денег». Но если ты хочешь участвовать в автогонках, ты должен купить себе машину. Ты не можешь приехать туда на велосипеде и сказать: «Мы же все занимаемся одним делом!» Нет, мы занимаемся разным делом. Они и без надписей были. У меня есть в коллекции, они такого, бежевого цвета, с латунным ушком. Стоят где-то двести рублей каждая. Можно найти ткань британскую или американскую, и пошить гимнастерку как ленд-лизовскую, таких было много. Иногда говорят: «Мы хотим заниматься реконструкцией, но у нас нет денег». Но если ты хочешь участвовать в автогонках, ты должен купить себе машину. Ты не можешь приехать туда на велосипеде и сказать: «Мы же все занимаемся одним делом!» Нет, мы занимаемся разным делом. Как я уже говорил, за много лет в реконструкции сформировались определенные правила. Есть то, что принято, и есть то, что не принято, в системе званий, наград и так далее. Что касается Красной Армии — не принято ношение советских наград, даже муляжей. Носят, как правило, похожие внешне клубные награды. Немецкие награды допускаются к ношению, потому что никто ничего похожего не делает, носят либо реплики, либо даже оригинальные. Но обвешивание наградами и присвоение себе званий считается дурным тоном. Если хочешь пошить себе офицерскую форму, то либо с тобой должно быть какое-то подразделение, хотя бы примерно соответствующее штату, либо пошей ее для себя, фотографируйся, надевай дома перед зеркалом, но не ходи в ней на мероприятия. Некоторые говорят: «У меня армейское звание», или: «Мне по возрасту положено». Ну, тогда у нас должны быть какие-то офицерские батальоны, как в белой армии. Все же реконструкция должна включать определенный элемент шоу? Да, наверное, это тоже нужно. Кто-то слушает «Ласковый май», а кто-то Бетховена. Зрелища и развлечения должны быть на разные вкусы. В конце концов, на 9 мая людям что-то показать. Да. Другое дело, что не надо называть это реконструкцией. У тебя довольно обширные контакты с зарубежными коллегами. Как обстоит дело у них? Все зависит от отдельных личностей. Если появляется энергичный, увлеченный человек, вокруг него собираются единомышленники. В Латвии есть достаточно серьезная и интересная реконструкция, и по Гражданской войне, и по Второй мировой, но сейчас и там тенденция к спаду и ухудшению. Она была очень популярна в начале нулевых, потом люди повзрослели, появились семейные заботы и дела, многие ушли. Это сразу очень видно по мероприятиям, куда начинают приезжать все хуже и хуже собранные, все менее аутентичные участники. Примерно то же происходит в Эстонии. То есть, все завязано на людей, а не потому, что мода прошла. Через какое-то время там снова может появиться лидер и поднять уровень реконструкции? Конечно. В Польше есть реконструкторы абсолютно разного уровня. Есть так называемые «алкореконструкторы», с девизом «деды выпивали». Это не так уж плохо, не все же ходят на рыбалку для того, чтобы поймать рыбу. Это досуг, хобби, и не надо подводить под него какие-то идеологические платформы. Когда нет идеологии, когда люди из противоположных лагерей общаются, проводят совместные мероприятия — это правильно. Есть же люди, которые реконструируют обе противоборствующие стороны? Человек, одевающий немецкую форму, не становится фашистом. Да. Периодически бывает, что готовится какое-то мероприятие, и одних оказывается меньше, а других больше. Говорят: «Народ, немцев мало», кто-то одевает второй комплект и приходит. Это нормально. Человек, одевающий немецкую форму, не становится фашистом. Когда начали проходить первые мероприятия по Второй мировой войне здесь, в Калининграде? В 1998 году мы только познакомились, начали общаться. Пока собирали комплекты, прошло лет пять, потом съездили в Москву, потом начали выбираться на пятый форт, на 9 апреля и 9 мая. В качестве зрителей приходили друзья и знакомые, это не надо было ни с кем согласовывать, естественно, у нас не было никакого оружия, делали какие-то макеты. Первое более-менее масштабное мероприятие прошло у нас году в 2006-2007-м, тоже без оружия. Но тогда уже начали договариваться с военными, они выделяли солдат, которых мы худо-бедно переодевали, маскировали, и они создавали какой-то шумовой эффект из автоматов Калашникова. На одно из первых мероприятий по своим каналам пригласили реконструкторов из Москвы, Питера, России. Это было такой тусовкой — собрались, побегали, постреляли, население с нами с удовольствием фотографировалось, потом сидели, пили чай или что покрепче. В чем хобби и заключается — общение. Чем еще занимались? Естественно, активно обменивались информацией — книги, интернет уже появился. Что-то собирали, делали, реставрировали, перекрашивали. Потом в Германии появилась фирма «Mil Tec Sturm», откуда стали привозить униформу, причем первое время она у них была очень неплохая. Это дало такой большой толчок. То есть, они на этом стали делать бизнес? Да. Они занялись производством униформы для фильмов. Фильм «Бункер» они снабжали. Делали все, вплоть до ботинок, сапог, касок. Можно было, заплатив определенную сумму, одеться с ног до головы. Потом пришло понимание, что многие вещи сделаны не для частой носки, они разваливались, потому что, допустим, в обуви гвозди, подковы — силуминовые. Но для фильмов это было в принципе нормально. Еще интересный вопрос — техника. Что есть у реконструкторов? В целом с техникой достаточно плохо, это в основном переделки либо новоделы. Некоторые модели мотоциклов, например, советский М-72 — это нелицензионная копия одного из вариантов BMW, вот их пытаются переделывать. Когда-то чехословацкая армия распродавала свои бронетранспортеры, которые были одним из вариантов «ханомага». После незначительных переделок они годились для реконструкции. Сейчас есть люди, которые делают копии бронемашин, орудий. В Питере живет мой хороший знакомый, который этим занимается. Там это востребовано, там много мероприятий, съемки фильмов и прочее, то есть, эти вещи работают. А какой смысл у нас делать броневик, который будет использоваться от силы раз в год? Это большие затраты, которые не окупятся никогда. Только ради собственного удовольствия. А потом ты видишь, что кто-то рядом с тобой собрал один комплект униформы, не очень хороший, купил какой-нибудь ржавый восстановленный автомат и выходит на мероприятия чаще тебя. Как на рыбалку — можно иметь кучу навороченных спиннингов и выезжать раз в два года, а можно с примитивной бамбуковой удочкой ходить каждый день. Какая цель, в конечном итоге? Интерес, показать себя? Ну, он у каждого свой. Например, коллекционеры марок — кто-то собирает их в стол и никому не показывает. Добудет какую-то шибко дорогую и редкую марку, никто об этом даже узнает, и будет ее иногда доставать, смотреть, получать какое-то удовольствие, не совсем здоровое (смеется). А кто-то свои марки будет выставлять, всем показывать, сидеть, пить пиво и рассказывать о них. Так же и в реконструкции. Был однажды такой случай. Году в 2008-м или 2009-м мы собирались возле Дома советов на пивных «грибах». Там было удобно, столы большие, взял пластиковый стакан пива и сиди хоть целый день, общайся. И вдруг там начало собираться человек по пятьдесят, притом люди, которых я в глаза не видел — кто они, чего они. Приходили, обменивались информацией, шились, была движуха такая, подъем какой-то. Тогда мы провели одно из более-менее правдоподобных мероприятий в парке 40-летия ВЛСКМ (сейчас парк Южный, прим. ред.) — вырыли траншеи, написали сценарий, расписали действия по времени, кто куда бежит и так далее, определили места для зрителей, то есть, это стало такую театрализованную форму принимать. И вот, начинается мероприятие, мы изображаем атаку, и тут с правого фланга несутся три человека, сминая нашу цепь, с вытаращенными глазами, буквально опрокидывая все на своем пути. Я думал, что-то произошло, кому-то стало плохо, или руку оторвало, не знаю, а они: «Нас там не видно!». Выяснилось, что зрители стоят здесь, и они, ломая весь сценарий, прибежали показать себя. Есть такая категория, они очень любят фотографироваться, одевать награды, это такой фетишизм (смеется). Они представляют определенную опасность. При мне один из этих товарищей — у него был короткий мосинский карабин, «драгунка» — дает зрителю выстрелить, тот ставит его прикладом на землю и нажимает спусковой крючок. А рядом стоит ребенок, у которого лицо на уровне дульного среза. Хорошо, что то ли патрона в патроннике не оказалось, то ли осечка произошла. Был бы выстрел — а винтовочный холостой патрон достаточно мощный — ребенку глаза бы выбило. И начались бы обвинения в адрес реконструкторов. Мы десять лет ездили на «Валгу» — мероприятие в Эстонии. Потом там тоже, конечно, качество подупало, но там совсем другой зритель, никто после окончания мероприятия не несется на поле, не лезет на голову. А наш зритель почему-то считает, что это все для него, что он может подойти и потребовать снять мундир: «Дай, я сфотографируюсь», и очень обижается, когда не дают. Вплоть до разборок: «Я пришел на шоу, час стоял, смотрел, а теперь дай мне каску!» А там никто за евро или два не требует удовольствия на десять. Это воспитание, или еще что-то, не знаю. У нас, к сожалению, по-другому. Самое плохое, что появился ряд лиц, которые проводят мероприятия на деньги из бюджета, и к остальным относятся, как к крепостным. Появился термин «коммерция», когда отдельные компании реконструкторов участвуют в закрытых «мероприятиях» за деньги, когда кто-то что-то отмечает, день рождения или корпоратив. Как клоуны, только в форме. Мне было бы противно. Потом жалуются, что им платят какие-то жалкие копейки, не хватает даже на компенсацию расходников. Ребята, так зачем вы туда ходите? Ну, надо же куда-то выходить, отвечают. Как мне когда-то сказал один знакомый: «Да ты вообще не реконструктор! Вот мы ходим в лес, хоть и современном камуфляже, но у нас — реконструкция похода». Я говорю: «С таким же успехом, проезжая по Калининграду в джинсах или сидя дома в мундире с кружкой пива, я могу реконструировать немецкого солдата-отпускника, вернувшегося в Кенигсберг». Так же можно до абсурда все довести. То есть, идеальной реконструкции быть не может? Вот это погружение в эпоху — оно интересно, на самом деле. Вдруг начинаешь понимать, что униформа, снаряжение, противогазные коробки, которые ты видишь в кино, неправильно носятся — так можно носить, только если ты надел все это на 15-20 минут для съемок, а не таскаешь ежедневно. Не может. Нужно находить что-то среднее, какой-то компромисс. Есть прекрасная форма реконструкции, когда небольшие группы людей из Питера выезжают в соседнюю область, допустим, в Карелию. Договариваются, что снаряжение и форма — максимально аутентичные, алкоголь, как правило, отсутствует, еда тоже в аутентичных упаковках — сейчас есть небольшие компании, которые изготавливают этикетки, перекрашивают банки и так далее. Плюс масса оригинальных личных вещей еще сохранилась, типа перочинных ножей, компасов, чего угодно. И выбираются на три-четыре дня в лес, с обустройством аутентичного лагеря, разыгрыванием каких-то тактических элементов типа патрулирования, разведки. Никаких современных спальников и палаток, люди сидят там в форме, плащ-палатках под дождем. Вот это очень интересно — попробовать, как оно было на самом деле. Помню в одной из первых поездок на Бородино общался с товарищем, он был старше меня, занимался «наполеоникой» до этого. Человек не бедный, состоятельный. Он говорил: «Я работаю в офисе, вынужден ходить в костюме, соблюдать определенные правила, держать себя в определенных рамках. А тут я могу расслабиться, походить в гимнастерке и сапогах, помесить грязь и испытать стресс. У меня даже болезни проходят!». Несколько дней в лесу, под дождем, в непривычных условиях — и организм начинает работать по-другому. Вот это погружение в эпоху — оно интересно, на самом деле. В какой-то момент начинаешь понимать, что униформа, снаряжение, противогазные коробки, которые ты видишь в кино, неправильно носятся — так можно носить, только если ты надел все это на 15-20 минут для съемок, а не таскаешь ежедневно. Иной раз смотришь художественные фильмы, особенно девяностых годов — ужас просто. В советских фильмах тоже полно ляпов. Полно. Но, как ни странно, есть отдельные достойные фильмы на историческую тему, не только по Второй мировой. Я в свое время открыл для себя фильмы пятидесятых годов по произведениям Аркадия Гайдара, невероятно интересных. Во-первых, там аутентичное оружие — «льюисы», «максимы» не образца 1941 года, а ранние. Там лица другие, там люди еще той эпохи. Чем интересны ранние советские фильмы о войне? «В бой идут одни старики» — форма ужасная, много чего там не так, но лица — те. Или фильм, снятый уже в двухтысячные, не помню названия — про разведчиков в тылу врага, когда крупным планом показывают руки разведчика, такие ухоженные, чуть ли не с маникюром. И ты понимаешь, что герои не соответствуют той эпохе, что другой уклад жизни, другие привычки наложили отпечаток. Вот снимали фильм «Они сражались за Родину». Ужасные танки, униформа с ошибками. Но там реальные дома тех времен, и актеры, которые, во-первых, многие сами воевали, тот же Никулин, плюс они несколько дней ходили и жили в этой форме, обнашивали ее, она на них сидела правильно. Или фильм «Штрафбат». Вроде бы неплохой, но главный герой ходит в портупее с пряжкой на спине. Или солдаты там попадают в плен, терпят всякие лишения, голодают, а у них при этом сытые, гладкие лица и новые, необмятые сапоги. Или выходят из окружения, а на раненых — чистые белые бинты. Пусть хотя бы запылилось что-то! Или другой фильм, где пограничник Безруков в 1941 году бегает с немецким карабином 44-го года с ремнем чуть ли не от «калашникова». И когда ты все это видишь, то понимаешь, что герой фильма только что отложил в сторону дорогой гаджет, оделся, вошел в кадр, снялся и вышел. Это такие жуткие ляпы, которые массовому зрителю, в общем, наверное, незаметны, но если вы снимаете исторический фильм, то какая проблема сделать правильно? Ведь сейчас все есть, вся информация. Приложить чуть-чуть усилий, и он будет смотреться достоверно, не будет вызывать смеха. На Западе же иногда стараются? Что касается западных фильмов, например, «Тихий океан» — великолепный фильм. Там показано несколько лет войны с японцами, и у них на протяжении этих лет меняется униформа, то есть, она соответствует определенному периоду, чего во многих других фильмах нет. В нем практически нет ляпов, разве что с возрастом героев. «Спасти рядового Райана»? Там тоже много косяков, особенно по немецкой теме. Немецкие солдаты с короткими стрижками. Не знаю, может быть, они хотели показать некий собирательный образ современного неонациста, скинхеда. Или немцы там просто были фоном, второстепенным планом, ведь в центре внимания — американцы. Может быть. Фотографий и хроники того периода — более чем достаточно, цветной, четкой, хорошего качества. Кто воевал с немецкой стороны и так далее. Ты общался с ветеранами? Да. Причем с реально воевавшими ветеранами, и советскими, и немецкими. Есть очень интересные истории. Наш ветеран, участник штурма Кенигсберга, был связистом. Родом из Грозного, был призван в армию, когда немцы подходили к Грозному. Ему еще не исполнилось семнадцати лет, но его официально призвали. Рассказывал, как они месяц маршировали на плацу, от жары падали в обмороки, потом их отправили на передовую. Там он получил ранение, и его одноклассницы внесли изменения в документы, хотя по законам военного времени их могли привлечь к ответственности. Но, благодаря этому, его не отправили в тыл на поезде, где он бы скорее всего помер, а оставили в Грозном, где те же одноклассницы его выходили. В начале девяностых, когда там начались проблемы, они переехали сюда, и у него была дача на улице Катина. Он говорил: «Надо же, в сорок пятом году у нас здесь был узел связи, а теперь — дача. Знал бы я тогда!». И с немецкой стороны, там вообще очень интересная история у деда была. Он был у нас в плену и хорошо говорил по-русски. А до плена больше трех лет был на свободе, жил на территории Украины. Он был хорошим печником и зарабатывал этим, ходил в советской шинели и выдавал себя за студента, а потом его сдала хозяйка квартиры, которую он снимал. Я разговаривал с ним лет пятнадцать назад, показывал фотографии с реконструкции. Он посмотрел, говорит — мы были мальчиками, а вы тут пожилые дядьки, и на каждом столько всего висит, что на нас десятерых можно было повесить. А фото военных лет смотришь — там такие матерые фашисты. Классический, созданный пропагандой образ фашиста, как двухметрового рыжего детины в черном мундире, со шмайсером в руках и каске с рогами, очень далек от действительности. Надо смотреть по периоду, на передовой или в тылу. В самом начале войны немцы действительно были возрастные. Была кадровая армия, и были резервисты. Кадровая армия была небольшой, и в 1939 году призвали резервистов, многим из них было лет под сорок. Призванную молодежь отправили в учебки, курс обучения там достаточно продолжительный. А вот этот народ, уже имеющий опыт службы и до войны призывавшийся на разные сборы, оказался на передовой. Например, та же 45-я пехотная дивизия, бывшая австрийская, которая Брестскую крепость штурмовала, у них там народ был возрастной. К середине войны это уже больше молодняк, к концу войны — по-разному, в зависимости от многих факторов. А классический, созданный пропагандой образ фашиста, как двухметрового рыжего детины в черном мундире, со шмайсером в руках и каске с рогами, очень далек от действительности. Текст — А. Ржевский, фото — В. Берг